Мы – русские! Суворов: Жизнь, слова и подвиги вели - Страница 15

Здесь Суворову была устроена торжественная встреча, по случаю его приезда давались спектакли, а по всему городу горела иллюминация.

Но Суворов не медлил долго. Он помнил, что прибыл в Италию не праздновать, а выгонять французов, и, не мешкая, двинулся дальше.

После целого ряда мелких дел и изгнания французских полков из небольших городов и деревень Суворов прослышал, что французы забили серьезную тревогу и большие силы их под начальством храброго генерала Макдональда собрались на реке Треббии и теснят австрийцев.

Это было в начале июня. Жара стояла страшная, томительная. Солдаты спешили на выручку, делая по 45 и более верст в сутки. Но и французы не мешкали. 6 июня они прогнали австрийцев за реку Тидоне и отняли у них восемь пушек. Австрийцы отступали в полном беспорядке. Было далеко за полдень, жара достигла высшей степени. Ни ветерка, ни капли дождя или воды, чтобы облегчить измученное тело, чтобы освежить истомленные зноем войска. И в эту минуту вдали показалось высокое облако пыли. Это был Суворов с четырьмя казачьими полками. В то время, когда утомленные солдаты падали в забытьи целыми рядами, иные тут же умирали от утомления, шестидесятидевятилетний фельдмаршал был бодр и свеж. Он взял у донского генерала Денисова четыре полка своих любимых казаков, которых он считал незаменимыми впереди войск, и кинулся Маршал Макдональд с ними на полки Домбровского.

Эти полки состояли из поляков, ненавидевших Суворова еще за Прагу. Они решили умереть, но не сдать русским ни одного шага. Казаки, несмотря на крайнюю усталость от похода по страшной жаре, налетели на французов, опрокинули Домбровского и заставили его солдат на минуту призадуматься.

Суворову только этого и нужно было.

– Голова хвоста не ждет! – крикнул он и приказал подбегавшим к месту боя русским полкам сейчас же вступать в бой, не ожидая отставших.

...

Голова хвоста не ожидает, оный всегда в свое время поспеет.

Забили барабаны. Русские вызвали вперед песенников и кинулись в штыки на французов. Суворов, верхом на казачьей лошади, разъезжал впереди всех и постоянно поговаривал: «Вперед, вперед, коли!» – но французы держались стойко. Все поля были изрезаны канавами и окружены заборами, солдатам очень трудно было наступать. Между тем солнце садилось, а бой не утихал. В 9 часов вечера Макдональд отступил от русских и решил отдохнуть 7 июня, а 8-го начать новый бой. Но Суворов думал иначе. Как ни были утомлены его солдаты, он приказал на другой день снова

наступать на французов, и бой закипел с 10 часов утра. Этот бой был еще упорнее, чем накануне. Из 3000 поляков, бывших у Домбровского, осталось в живых едва 300 человек. Жара была так сильна, что легко раненные умирали от зноя и жажды, не в состоянии будучи доползти до какого-либо ручья или речки. Солдаты дрались до полной темноты, и все-таки им не удалось сломить упорство Макдональда. Суворов нашел себе достойного противника. Он приказал продолжать бой снова 8-го числа. Этот день был самый ужасный. В одном месте пять русских батальонов дрались против пятнадцати французских и наконец, будучи не в силах противиться, стали сдавать и отступать. Было очевидно, что русских слишком мало и что они не могут сломить сплошные стены французских солдат.

Измученный трехдневным боем, зноем и жаждой Суворов лежал в это время вдали от боя, под тенью громадного камня. Он был в одной рубашке и исподних брюках, под головою у него был китель. В это время к нему прискакал генерал Розенберг и стал докладывать, что войска не в силах более сражаться и что надо отступать. Следом за Розенбергом к Суворову подъехал и Багратион и доложил о том же.

Суворов приподнялся. Его худое, слабое, старческое тело было измождено, но глаза сверкали необыкновенною решимостью.

– Попробуйте сдвинуть этот камень, – сказал Суворов, указывая на громаду, лежавшую у него в головах. – Не можете? Ну, так и отступление невозможно. Извольте держаться крепко и ни шагу назад…

Розенберг поехал к полкам передать приказание фельдмаршала. Багратион же доложил:

– Ваше сиятельство, половина солдат убита, наши ружья не стреляют, так много накопилось в стволах пороховой грязи.

– Не хорошо, князь Петр, – строго сказал Суворов и приказал подать лошадь…

Казак подбежал к нему с конем.

Неизвестный художник. П.И. Багратион

Суворов, как был в рубашке, вскочил в седло и, придерживая китель, надетый на одну руку за рукав, поскакал к полкам.

Он застал батальоны Розенберга в полном отступлении.

Он вскочил в самую середину отступающего батальона и веселым голосом, в котором не было ни тени тревоги, закричал:

– Заманивайте, ребята, заманивайте… Шибче… Бегом…

И сам поехал с ними.

Солдаты, услыхав голос любимого главнокомандующего, ободрились и подняли головы. Тогда Суворов скомандовал им: «Стой!» и, приказав артиллерии стрелять по французам из пушек, повел их снова в атаку – солдаты пошли вперед. Усталость пропала. А Суворов уже скакал дальше к полкам Багратиона. Едва солдаты увидали своего любимца, как оживились – ружья застреляли, и атака возобновилась со страшной силой.

Несмотря на зной, на свои шестьдесят девять лет, Суворов уже не оставлял боя. От русских он прискакал к австрийцам и их ободрил веселым, зажигательным криком «Вперед».